головку младенца прямо в руки Ады. Дальше дело пошло по накатанной. Но ребёнок не дышал. Его апатичное, синюшное тельце безжизненно повисло в руках Ады.

– Она родилась? Всё закончилось? – слабо вопрошала Софья, не понимая, что происходит, перед глазами всё кружилось, сильная боль пульсировала между ног.

– Всё хорошо, – крикнула Ада, наскоро передавая младенца в руки неонатолога-реаниматолога, – Нужно обработать малышку, и вы её увидите, у вас чудесная девочка!

– Но она не кричит. Почему? Почему она не кричит? – Софья заметалась на столе, – Она живая?!

– Она живая, но нужно кое-что сделать, небольшие проблемки, – Ада пыталась успокоить Софью, но та рыдала в голос, впадая всё больше в панику.

– Вы врёте! Я снова родила неживого ребёнка, да? Я не буду жить, не буду! Я никчёмная!

Врач быстро вколол в вену препарат и Софья затихла, опустилась на стол, обмякла. Хрюньков наскоро обследовал родовые пути:

– Зашьёте, а так всё в норме, я пошёл.

– Да катись, – зло выдохнула одним дыханием Ада. Впервые она сорвалась, не сдержалась. Но Хрюньков услышал.

Он резко обернулся, почти уже готовый уйти, подскочил вплотную к Аде и зашипел так, чтобы слышала только она:

– Ах, ты сучка, да я знаю кто ты такая, ты у меня вылетишь отсюда, гадина.

– Посмотрим, кто вылетит и куда, – плюнула словами ему в лицо Ада. И принялась шить Софью.

Хрюньков, багровый от бешенства, как ошпаренный выскочил из родзала. Софья лежала неподвижно, а в углу зала затрепетал вдруг голубой огонёк.

– Ты и нужен мне, родной! – встрепенулась Ада. Она протянула ладони, и блудничок тут же свернулся на них клубочком. Ада погладила его, словно пушистого котёнка, и, указав на Софью, лежавшую с закрытыми глазами, произнесла:

– Посмотри, это твоя мама. Она будет тебя очень-очень любить, ты станешь самой красивой и счастливой девочкой на свете. Лети в ту комнату, малыш, ты очень нужна там. А имя тебе даю Виктория, что значит победа!

Блудничок тут же метнулся в сторону открытой двери, туда, где из-за стены слышалась возня и быстрые речи реанимационной бригады. Там, на столике, лежала крохотная девочка, рефлексы у неё не определялись, она, подобно тряпичной кукле, раскинула ручки и ножки, глазки её были прикрыты, а ротик наоборот приоткрыт, синеватая кожа становилась всё темнее с каждой секундой, родничок запал, девочка не дышала. Открытые ампулы и шприцы валялись повсюду, аппаратура глухо пищала, вспотевший реаниматолог делал всё возможное. Светлячок, которого никто не заметил, замер под потолком, вгляделся в малышку. Она понравилась ему. Он ещё немного повисел в воздухе и вдруг резко полетел вниз…

Громкий крик младенца огласил пространство белой стерильной комнаты, выдохнули медсёстры, засмеялся усатый уставший реаниматолог Фёдор Игнатич, скинул с лица маску, вытер лоб, улыбнулась, закрыв глаза Ада, и встрепенулась на столе Софья.

– Новый человек пришёл в мир! – сказала, поглядев на неё Ада.

– Это моя девочка? – засмеялась Софья.

– Конечно! Слышите, как громко кричит? Певицей будет.

В это время в родзал вошёл Фёдор Игнатич, неся высоко на руках спеленатый кулёчек с красными щёчками.

– А! Посмотрите какова? На весь роддом кричит! Ох, и девка, будет! Огонь! – довольно крякнул он, прикладывая девочку к груди матери.

– Моя девочка, доченька моя, – Софья, заплакав от счастья, прижала малышку к себе, – Я назову тебя Викторией, ведь это имя означает победу!

Девочка перестала плакать и подняла на мать огромные голубые глаза с длинными, до самых бровок, ресничками.

Глава 20

В полном бешенстве Хрюньков отмерял шагами пространство ординаторской. Только что ему сообщили, что ребёнок этой дурёхи, вздумавшей рожать в сорок два, выжил. Нет, это, конечно, было отлично в плане того, что не придётся таскаться по всем планёркам, где на тебя будут навешивать младенческую смертность, выясняя причины и обстоятельства.

Так что, да, безусловно, это замечательно, что личинка жива, нет никаких проблем. В другое время Хрюньков был бы даже счастлив, что всё обошлось, не потому, что любил пациентов и искренне за них переживал, просто в таком случае его никто бы не беспокоил. Собственно, ему было вообще плевать на эту родильницу с её личинкой, если бы не тот факт, почему выжил младенец, который даже не дышал столько времени и набрал практически всего лишь два балла по шкале Апгар. И фактом этим была Ада.

Хрюнькова аж передёрнуло от упоминания её имени. Да кто она такая, эта мерзкая баба, что ставит себя выше его – Хрюнькова?! И каким образом её бормотания вытаскивают людей с того света? Наверняка эти её походы в мертвецкую и странные бурчания связаны между собой. Что она получает там, где он увидел её лежащей на каталке? Что за странное сияние было в комнате, что за потоки света кружились вихрем вокруг Ады? Столько вопросов и ни одного ответа.

– Постойте-ка, – Хрюньков остановился так резко, что ударился бедром об острый угол стола, но даже не заметил этого, настолько блестящая, как ему показалось, мысль, его осенила, – Я не просто уничтожу её и выживу отсюда, я вызнаю сначала её секрет! Ведь тогда…

Хрюньков зажмурился от предвкушения, и в его мечтах новенькие хрустящие купюры уже полетели косяком в карманы его халата.

– Ведь тогда, с такими чудесными способностями, я сумею прославиться не только в этом захолустье, а и на всю область. Да что там область! На всю страну! И тогда слава и деньги примут меня в свои сладчайшие объятия. Я свалю отсюда в столицу. Буду жить, как король. Открою свой частный роддом!

Хрюньков лихорадочно схватился за голову, и как только эта идея не пришла к нему раньше? Он уже давно мог бы раскусить эту заносчивую дрянь, прижать её так, что она, как миленькая выложила бы все свои секретики. Ну да ничего, он всё сделает как надо. Не будь он Хрюньков. И мясистые губы расплылись в ехидной улыбке.

***

– Вот и нашлась мама для нашего блудничка, Гадриэль! – радостно впорхнула Ада в квартиру, – Представляешь, какое счастье!

Крыс спрыгнул с дивана и поспешил навстречу хозяйке, попискивая от волнения, в мгновение ока он забрался ей на плечо и прижался к волосам, по привычке тут же затеребив их лапками, распутывая пряди.

– Сейчас поужинаем и отдыхать, – сладко потянулась Ада, – А завтра у нас целый выходной, так здорово, отправимся с тобой на прогулку по снежному городу, а затем купим что-нибудь вкусненькое в той пекарне, где работает такой милый пекарь, его пирожки самые лучшие в этом городе.

Ночью Ада вдруг резко проснулась и открыла глаза. Несколько минут она лежала, ничего не понимая, и вслушиваясь в тишину – что могло разбудить её? Может быть кошмар? Нет, во сне она видела бескрайнее золотистое поле, колышащееся от ветра, по которому бежала она вперёд, к виднеющейся за пригорком деревеньке. Уже показались на горизонте крыши домов. Там, впереди, её ждёт дедушка, самый любимый на свете!

Ада бежала со всех ног, ещё чуть-чуть, ещё немного, и она распахнёт знакомую калитку, вбежит, скидывая на бегу сандалии с ног, на крыльцо и обнимет своего дедушку, уткнётся лицом в его рубаху, пахнущую махоркой, парным молоком и травами, и сухие, твёрдые от тяжёлого труда, дедушкины руки пригладят её растрепавшиеся рыжие косы, прижмут к себе.

Но вдруг сон прервался, и Аду, словно поднятого за шкирку щенка, выбросило резким, грубым движением в тёмную, зимнюю комнату. Она вслушалась. Тишина кругом. Но что-то было в этой тишине такое, что заставляло насторожиться, замереть, перестать дышать, и до рези в глазах вглядываться в почти непроглядную темноту квартиры, с каким-то страхом, трепетом и предчувствием неизбежного.

Ада хорошо знала это ощущение – так приходила Тьма. На этот раз она слишком долго молчала, почти полгода, именно столько Ада уже прожила в этом городе. Раньше Тьма, как правило, появлялась намного раньше, куда бы ни уезжала Ада, где бы ни пыталась укрыться